В прошедшее лето в Пушкин дважды наведался известный петербургский художник, один из легендарных «митьков» Виктор ТИХОМИРОВ. В кинотеатре «Авангард» он представлял свои документальные фильмы «Сокуров», «Борис Аверин. Университеты», «Кураев. Прямая речь» и, наконец, свой полнометражный художественный фильм «Чапаев–Чапаев». А в прошлом году, 19 октября, Виктору Ивановичу вручали в Лицее Царскосельскую художественную премию. Через год после этого события в его мастерской у Марсова поля состоялся наш раз о проблемах отечественного кино и кинопроката.
Виктор Иванович, почему ваш фильм «Чапаев-Чапаев» не идет в кинотеатрах?
— Я почти уверен, что у них, в кинопрокате, есть жесткое указание — не брать со стороны никого. Наша прокатная система заключается в выкачивании денег из государства. Сами у себя заказывают фильмы, сами их производят и сами себе продают. Причем, как мне объясняли, все это находится еще и в руках американцев, через третьих лиц. И тут совершенно нет места каким-то фильмам, типа моего «Чапаева». А людям что показывают, то они и смотрят.
Директор кинотеатра «Аврора» на Невском проспекте, глядя мне в глаза, сказала: «Мы ваш фильм показывать не будем. Мы ничего об этом фильме не знаем». Сообщение о фестивальных призах, в том числе Гильдии кинокритиков и киноведов и Приза зрительских симпатий, не изменило интонации нашего разговора, скорее наоборот. Тогда я предложил: «Хорошо, я оплачиваю весь зал. Просто покупаю все билеты, плачу 30 тысяч, а вы после сеанса вернете мне разницу». В общем, после долгих размышлений они разрешили один сеанс в Малом зале. В результате на этот сеанс пришло человек 60. Это без рекламы, без каких-то усилий… Просто повесили афишу, которую, кстати, я тоже оплатил,— и люди пришли на киносеанс, купили билеты, как положено. Потом после сеанса, я предложил продолжить показ. Ответ был: «Нет, не хотим». — А вы смотрели? — Нет… Меня поразила сама интонация разговора — я режиссер, автор фильма и книги, сценарист, известный художник, а со мной разговаривают, как с врагом.
Но меня это даже мало интересует. Я автор, мое дело сделать это, а картина и зритель со временем найдут друг друга в полноте.
Видимо, у них и так все хорошо.
— В данном случае им предлагалось, еще лучше… Перед этим фильм «Чапаев-Чапаев» неделю показывали в зале на Ленфильме. В первый день они показали его в нормальное время, часов в семь или восемь — и был битком набитый зал, все проходы были забиты. А потом его стали показывать в 10, 12 утра — и в зале было, соответственно, по десять человек.
На самом деле, все эти вопли по телевизору, что у нас сейчас кризис киноискусства, мол, где отечественный кинематограф — это сотрясение воздуха. Чтобы показывать наши фильмы, нужно вводить законы, которые бы ограничивали показ зарубежного кино. Чтобы в наших кинотеатрах обязательно был определенный процент отечественных фильмов. Какой это должен быть процент — нужно посчитать. А такие законы лоббируются, не проводятся. При советской власти народ прекрасно смотрел то, что ему показывали. И сейчас будут смотреть. И многие хотят чего-то нашего. Конечно, необходима реклама в таком же масштабе, как рекламируется западная продукция.
А наших фильмов не показывают в принципе…
— В принципе не показывают. Потому что это деньги, и никто не хочет их терять. Мое больное воображение рисует такую картину — деньги, которые государство дает на наши фильмы, еще, не будучи выделенными, уже поделены, уже кому-то принадлежат и даже потрачены. И вдруг говорят: извините, миллиончик не додадим, пришлось какому-то Тихомирову дать на какого-то там «Чапаева». Да не бывать такому! Значит, нужно как-то втираться в эту мафию, для этого нужно быть своим по каким-то пунктам... Я этих пунктов пока не нащупал. Хотя все, что надо, у меня есть. Качество — пожалуйста, оно гарантировано какими угодно призами. А у тех, которые снимают, какое качество? Они чем гарантировались? Про их сценарии редакторы говорят: читаю и сплю. Но, тем не менее, по ним снимают. Что, трудно уровень определить? Да ничего это не стоит, была бы добрая воля!.. Значит, те, кто могли бы употребить эту добрую волю, в этом тоже замешаны и прекрасно знают, кого нужно поднимать в первую очередь и повязывать обязательствами. То есть это обычная мафиозная структура. Но мне на это даже наплевать. Просто это мое соображение, как гражданина. А чтобы решить вопрос, нужно провести расследование и ввести законы. Чтобы деньги распределялись, чтобы были какие-то жюри, которые отделяли бы таланты от неталантов.
У нас же есть своя фестивальная жизнь. На фестивалях показывают фильмы, они получают призы, даже первые — и после этого исчезают. Мои фильмы тоже получали призы: за музыку, операторскую работу, сценарии… И что? Где прокатчики? Мы не будем показывать ваш фильм — вот и весь сказ.
Так вы должны прокатчикам предлагать свои фильмы или они должны искать прокатное кино?
— Это их хлеб. Они будут искать, если не будут по горло забиты американской продукцией, которая там уже свои деньги собрала, а теперь перевалила сюда. Конечно, она имеет эффектный вид, технические наворочки, упакована в рекламу — все это так. Вообще весь кинематограф сориентирован на подростковую среду, что, конечно, наносит удар по этому искусству. Потому что они основные посетители кинотеатров. Но у государства должна быть какая-то забота о том, какое поколение вырастет. Значит, оно должно хоть как-то регулировать и пытаться влиять через телевидение и через прокат. Что так уж до зарезу нужно показывать, как люди делят деньги и убивают друг друга, чтобы в конце победило добро, если кто-то еще успеет это заметить?!.. Что это так необходимо? Нет! Значит, просто кто-то на этом зарабатывает…
А за рубежом как построена прокатная система? Как там выживает местный кинематограф и национальное кино?
— У них есть эти законы. Например, во Франции законодательно установлен процент демонстрации американских фильмов, которых может быть в прокате, кажется, не более 30 процентов — остальное должно быть свое, отечественное кино. Конечно, у американцев все просчитано. Но через 15 минут просмотра этих фильмов мне становится неинтересно, я вижу, что все это искусственно, хотя сделано на компьютере очень здорово — все разрывается, летят какие-то куски... И такое кино всегда будет! Но наряду с этим своим маленьким сегментом должно присутствовать другое кино, которое обеспечивает интеллектуальное напряжение.
А вы сами наши фильмы смотрите?
— Смотрю. Есть какие-то обязательные для смотрения фильмы: Сокурова, Германа, Данелии. Фильмы Меликян мне нравятся. Есть фильмы стоящие. На фестивалях всегда увидишь один, два, три хороших фильма — но потом они исчезают. А могли бы крутиться в кинозалах. Потому что иногда хочется пойти в кино — это естественное желание людей.
Как и кто, по вашему мнению, должен отбирать эти фильмы для проката? Как определить критерии такого отбора? Ведь это может быть похоже на цензуру.
— А я сторонник цензуры. Без всяких сомнений. Считаю, что цензура нужна, поскольку человек не совершенен и творцы не исключение. Но я понимаю, насколько сложен механизм, чтобы эту цензуру осуществлять. Всегда все упирается в несовершенство механизма. Иначе происходит раскачивание механизма саморазрушения как общества, так и отдельного человека. Ведь у каждого человека в психике есть такой механизм саморазрушения, назначение которого в том, чтобы не атрофировался созидательный механизм. Если этот механизм саморазрушения чем-то подпитывать: наркотиками, ужасами, душегубством, какими-то дикими ритуалами, то он будет гипертрофироваться и подавлять механизм созидания. Вот это сейчас и происходит. И уже здравый смысл начинает отказывать.
Как получилось, что вы пришли в кино, начали снимать фильмы? Ведь вы художник, получили художественное образование…
— Это как раз неудивительно. Искусство имеет единую природу. Через вдохновение высшие силы вдыхают в человека способность к творчеству, причем в каждого человека — поэтому талант есть у всех. Но важно его не зарыть и почувствовать к чему у тебя больше склонность: изобразительному искусству, сочинительству, представлению на публику и музицированию. Кино больше тяготеет к изобразительному творчеству, хотя все-таки искусство синтетическое. Просто нужно больше энергии, чтобы этим заниматься. Потому что тебе нужно командовать чужими талантами и объединить их во что-то цельное, единое. Ведь для этого надо объединить и литературный талант, и музыкальный, и операторский, и актерские таланты — и все это надо держать в одном кулаке. И я почувствовал, что это мне под силу. Потом это все-таки наиболее пластичный вид изобразительных средств. Все-таки литература сейчас не так востребована, читают меньше. И дело не в каком-то расширении аудитории, а просто кое-какие вещи в литературе не выразить. А у меня они есть, и мне они кажутся ценными. Это как Гребенщиков поет: «Кто мог знать, что он провод, пока не включили ток». То есть я просто фиксирую, а средствами кино фиксировать можно и более оперативно, и более выразительно, и более доходчиво. Или еще такое сравнение: как человек сидит в тюремной камере и рисует на стене углем, и вдруг ему дали краски — конечно, он обрадуется. Когда я понял, что можно влезть в кино, я сразу же в него влез, потому что у меня голова была полна всякими идеями и сюжетами.
Конечно, получаешь по носу, вносят поправки и друзья, и среда, и зрители, которые указывают тебе, если ты что-то недостойное предъявил и не уследил за собой. Но надо различать, кто щелкает тебя по носу. Потому что могут это делать и ничтожные субъекты, которые сами ничего не сделали, но только и могут указывать на недостатки, как полотер в фильме «Я шагаю по Москве».
А вам не мешает, что у вас нет специального кинематографического образования?
— Образование, как окончание некоего вуза, — вещь спорная. Лучше просто искать учителя и у него учиться. Любое образование — и в школе, и в институте — сильно двумя сторонами. Первая — это регулярность. А вторая — это творческая среда, которая там возникает, среди товарищей, где есть лидеры, на которых все смотрят, друг друга корректируют, вдохновляют. Вот вместе с регулярностью это дает мощный образовательный эффект. Эти две вещи не обязательно присутствуют. Вот я учился в Мухинском училище, и из нас получились «Митьки». Полно же было других, но все куда-то рассеялись, и о них ничего не слышно. А мы объединились еще на втором курсе, в колхозе — и нам повезло. А могло и не повезти.
Вот я преподаю уже много лет, и сделал неукоснительный вывод. На мой взгляд, талант определяется только энтузиазмом, и ничем другим. Никакие там данные, твердость руки и верность глаза — все эти способности, которые могут быть и довольно яркие, быстро протухнут, исчезнут, их как ветром выдует... А если для человека это главное в жизни — то постепенно он всех обгонит. Ко мне приходят ученики, и я с энтузиастов денег не беру.
А где вы преподаете?
— Вот здесь в мастерской и преподаю. Раньше, лет пятнадцать, я вел студию живописи в Финеке. Но как только стал снимать кино, мне стало некогда, да и мой метод вошел в некоторое противоречие с возрастом. Там были молоденькие девчонки, и пока я еще ощущал себя типа таким кавалером, я весело с ними общался, как с барышнями, — получалось доходчиво и эффективно. А сюда ко мне ходят разные по возрасту люди. Я хоть и умею преподавать эффективно, не особенно к этому стремлюсь, просто отказывать тяжело. Я ведь вкладываю не только свое время и силы, я вкладываю творческую энергию. Потому что преподавание и обучение подразумевает, помимо логики, некоторое внушение. На детей даже больше действует внушение, чем объяснение.
Как вы снимали свой фильм «Чапаев-Чапаев»? Я имею в виду, как снимается такое малобюджетное кино или фильм почти без денег?
— Как и всегда в таком благом деле, здесь не обошлось без чудес — ангелов, которые на крыльях приносят удачу. Дело в том, что в моей жизни просто настал такой момент, что я решил, что уже надо делать. Меня не устраивала такая жизнь художника, который только натюрморты пописывает. Возможно, я так осознаю масштаб собственной личности, что мне неймется: я должен либо ехать открывать Америку, либо фильм снять, либо в политику окунуться. Поэтому я стал снимать кино. Я заработал денег — у меня один банк купил сразу много картин. И я сразу решил, что начну снимать профессионально, на качественной аппаратуре. Исходя из того, что один съемочный день стоит 150–300 тысяч рублей, я мог снять три съемочных дня — то есть сделать хороший задел для фильма. Но это ж неизвестно, получится ли… Надо вложить такие деньги, которые точно не вернутся. Они вернутся только в том смысле, что у тебя жизнь наполнена интересными вещами. А для меня это вообще не было вопросом: появились деньги, я тут же всех собрал и стал снимать. К тому времени у меня уже была написана эта книга, был сценарий, который уже даже получил приз, были продюсеры, которые поддержали немножко, были договоренности с актерами, были выбраны места для съемки… В общем, я начал снимать. Я же говорю: для хорошего дела всегда слетятся ангелы...
Поскольку я и свои деньги вкладывал, меня никто не подозревал в какой-то корысти, и актеры спокойно работали бесплатно, зная, что у меня денег нет и быть не может. Но в кино есть люди, которым обязательно надо платить: это вся техника, осветители, транспорт, электроснабжение, декораторы, гримеры — им дела нет до моих творческих проблем, у них это повседневная работа. А надо, чтобы все было профессионально. Поэтому со всеми службами я достаю деньги из кармана и рассчитываюсь. Деток в фильме снимал — им по 200 рублей на мороженое заплатить смог. Потом было озвучение, а у этих детей уже голоса сломались, и озвучивали другие дети, причем все случайные — никаких кастингов в помине не было. И все так получалось, на живую нитку… В конце фильма идут бесконечные титры. Я смотрю и думаю: я же с каждым разговаривал, каждого уговаривал, и еще перед каждым съемочным днем нужно было всем позвонить. У меня же не было даже группы администраторов.
Но дело надо было сделать, на каждом шагу идти на компромисс, начиная с поцелуйчиков и объятий, и кончая тем, что человека надо увольнять. Одному декоратору, какому-то беженцу, я дал задание, а он ничего не сделал. Нам снимать — а ничего нет. Я спрашиваю, почему. А он говорит: «Мне вера не позволяет». «А что же ты раньше не сказал?!» Молчит. И тогда я просто заорал: «Держите меня, сейчас я его убивать буду! (а осветителям тихо: «Держите меня, хватайте и не давайте!») Убью, гада!». В общем, сочувствующие меня держали крепко.
Я твердо верю, на хорошее дело всегда найдутся добровольные помощники. Как было написано в «Литературной газете» — кто начал, тот не начинающий, Я жаловался всяким продюсерам, что никто не помогает, а мне говорили: «Да сделаешь ты, сделаешь фильм и так…» Удивительно, но они оказались правы.
И что теперь?
— Сейчас у меня новая задача — снять фильм по новой моей книге, которая называется «Евгений Телегин и другие». Это такая современная версия «Онегина», самая основная «школьная» сюжетная линия «Онегина» там осталась. Но действие происходит в наше время. Телегин уходит в армию, Татьяна становится телеведущей, Ленский не умирает… Вообще это книга о любви и всяких ее перипетиях. Я хочу, чтобы в фильме были очень молодые люди, которые все время умничают, делятся размышлениями о жизни, об искусстве, о любви. Когда-то у Сергея Соловьева было нечто похожее в его ранних фильмах. Я подросткам читал отрывки из книги, и они тут же все кинулись читать «Онегина», он стал им дико интересен. Значит, все делаю правильно. А с такими задачами и жить интереснее. Книжку я написал, сценарий готов, всем кто показался влиятельной персоной, его раздал. И молчок — пока никто не среагировал.
А с Пушкиным, Царским Селом у вас есть какая-то историческая связь?
— Нет, никакой особенной связи у меня нет — не буду лукавить. Меня, скорее, с Летним садом все связывает. В школе, конечно, возили на экскурсию в Пушкин, но, видимо, какая-то скучная была или погода была плохая. Что-то как-то не застряло в голове такого особенного. Мама у меня была учительница, так она меня тоже возила раза два-три. Но так, чтобы это с каким-то потрясением застряло у меня в голове — такого не было. Ведь я и родился в самом центре Петербурга, прямо у Мухинского училища, и каждый день мы гуляли в Летнем саду, помню скульптуры, смысл которых мама мне объясняла. Но ведь человек не может отвечать за бессознательное. Возможно, что и те экскурсии повлияли заодно с Летним садом, и нарисованная мной обложка к сборнику Пушкина, и его сказки прочитанные мамой вслух. Все возможно…
Беседовал Сергей Щавинский
Write a comment